С удовольствием отметив, что Дора принесла еще ведро чистой (и даже теплой!) воды, заменив использованную мною для обтирания, и новую сухую тряпку, я оповестила своих соседей, что собираюсь проваляться в постели до самого ужина… или бани – в зависимости от того, что приготовят раньше. Альвин изъявил желание почистить мой доспех, и я, легко выдав ему все добро, дождалась, пока он покинет комнату, и, разоблачившись, старательно протерлась смоченной водой тряпкой, чтобы потом с огромным удовольствием влезть в чистую рубаху и с книгой в обнимку вытянуться на кровати, укрывшись шерстяным пледом.

Мне предстояло дочитать о том, как мой дед объединил семь королевств в одно целое, и я не собиралась откладывать это на потом, но мягкость кровати и общая расслабленность быстро отправили меня в легкую дремоту, из которой я провалилась в тяжелый, вязкий и пугающий сон.

Мне снилось лицо Бестелесного, имени которого я так и не узнала. Оно кривлялось и издевательски хохотало, белея в темноте, а потом вдруг трансформировалось в жуткую драконью морду.

«Принцесска…» – прошипела эта тварь, выдохнув клубы горячего, едкого дыма. Мне показалось, что воздуха не стало в один миг, и, замахав руками, я попыталась разогнать вонючее облако, окутавшее меня черным саваном.

«Ты – всего лишь сон! Пошла вон, гадина чешуйчатая!»

Драконья морда ощерилась в жутком оскале, что заменял ей улыбку, и пропела, почему-то голосом Марии: «И тьма придет за светом, с гор спустившись. Прольется кровь простая и кровь благородная. И погаснет пламя белое в руке ее…»

Янтарно-алые глаза дракона погасли, его поглотила тьма, и вместо него буквально в паре метров от меня возникла Мария. Девочка стояла спиной, закрывая лицо руками и сдавленно рыдая. Сквозь всхлипывания было слышно, что она просит прощения и зовет меня, умоляя не оставлять ее одну в темноте.

«Мария… Мария, я тут, слышишь?» – Я протянула руку к ребенку, осторожно касаясь тонкого плеча, но пальцы прошли сквозь нее, как через призрака, оставляя за собой искорки золотой пыли, мерцающие в воздухе.

Мария обернулась, глядя куда-то сквозь меня, и в один миг вдруг осыпалась золотой пылью к моим ногам, чтобы та тут же взвилась огромной змеей!

Я вскрикнула, отшатнувшись в ужасе, и ощутила, что падаю в бездну. Золотая змея следила рубиновыми глазами за тем, как я лечу в никуда, становясь в какой-то момент лишь точкой где-то далеко в вышине. Легкие сжались, пытаясь сделать хотя бы еще один глоток воздуха, но вместо него в них влилась ледяная вода…

Проснувшись, я даже не сразу осознала, что мне ничто не мешает нормально вдохнуть. Все вокруг расплывалось, и только когда свет вдруг начал меркнуть, я вдруг поняла, что мое тело будто забыло, что должно дышать, и судорожно вдохнула сама. Ощущение ледяной воды в легких оставалось настолько реальным, что меня затошнило, и, резко свесившись с кровати, я все же исторгла из себя ту немногую жидкость, что содержалась в желудке, ибо в легких, конечно, никакой воды не было.

Где-то на периферии сознания я поняла, что оживленная беседа, проходящая за стенкой, прервалась, и услышала голос Харакаша, хоть и не могла разобрать, что он говорит, а потом чьи-то теплые руки бережно уложили меня обратно на кровать.

В голове звенело.

Казалось, словно я действительно падала в какое-то ничто, ставшее вдруг океанической бездной. Перед глазами все так же плыло, и сфокусироваться ни на чем не выходило. Я уловила несколько взмахов рукой перед лицом, меня аккуратно потрясли за плечи. Что-то спрашивали, потом кричали – то ли на меня, то ли еще на кого-то.

Через мгновение вдруг стало легче. Цветные пятна обрели четкость, и я увидела, что на краю постели сидит Харакаш, придерживая меня под голову и не давая ее запрокинуть.

Заметив, что мой взор обрел осмысленность, островитянин перевел дух и о чем-то спросил, но в ушах стоял такой гул, что я смогла лишь покачать головой из стороны в сторону и повести ладонью в воздухе, призывая подождать немного. К тому моменту, когда я наконец обрела не только возможность слышать, но и силы говорить, в моей комнате, кроме Харакаша, оказались Альвин и Ханс, которого тот привел.

– В порядке… я… лучше… – не очень внятно попыталась успокоить их я. – Сон, просто… дурной сон. Сон. – Язык слушался плохо, и я злилась на саму себя.

Мастер меча обеспокоенно обернулся на комтура, но тот сверлил его настолько недовольным взглядом, что Харакаш принял, кажется, единственно верное решение в данном случае.

– Я не могу ей помочь. Хочу, но не могу. А ты можешь. Но поможешь ли?

Ханс гневно фыркнул, но бережно просунул ладонь под мою голову, занимая место Харакаша, а островитянин отошел к входу, не сводя с меня взгляда.

Какое-то время в комнате царила тишина, но я уловила знакомое гудение там, за гранью доступного человеческому уху, и поняла, что храмовник что-то делает. Что-то, от чего кошмарный сон будто бы подернулся рябью, а потом и вовсе ушел куда-то в глубины памяти; ко мне медленно возвращались силы, а вот сам Ханс, казалось, потускнел, серея лицом. Не сводя с него взгляда, я заметила, как чуть углубляются морщины в уголках глаз, белок розовеет от появившейся капиллярной сетки, а седины в бороде становится чуть больше. Наконец комтур бережно опустил меня на подушку, и в тот же миг, когда его руки перестали меня касаться, струна прекратила вибрировать, и я вдруг увидела мир предельно четко и ясно, будто всю налипшую грязь смыло теплым летним ливнем.

– Ей нужно отдохнуть. – Встав, комтур обернулся к стоящим возле стены Харакашу и Альвину.

– Но я хорошо себя… – начала я, но тут же замолкла под строгим, уставшим взглядом храмовника.

– Нужно. Отдохнуть, – с нажимом произнес он, и я послушно кивнула. – Обучение защитницы нельзя больше откладывать. Я займусь этим с завтрашнего же утра. А с тобой, – невзирая на то что я не видела, на кого смотрит Ханс, я бы поспорила на собственную руку, что слова адресованы мастеру меча, – мне надо поговорить. Сейчас же.

Он покинул комнату первым, за ним Альвин, последним – Харакаш, который вдруг обернулся на меня и подмигнул, прежде чем скрыться за косяком.

Островитянин и храмовник, негромко переговариваясь, вышли на улицу, явно не собираясь посвящать меня в тонкости своей беседы, а Альвин, закрыв за ними дверь, подпер ее спиной, очевидно, не собираясь нарушать какие-то там нормы этикета, глазея на принцессу, но при этом стоя начеку, чтобы наверняка услышать, ежели мне опять вздумается что-то учудить.

Чудить мне не хотелось от слова совсем, потому я тихонько подтянула к себе книгу, кулек с сухофруктами и, решив для себя, что ну их, эти дневные сны, погрузилась в события 1410 года по местному летоисчислению.

В поселении царило оживление. Как и говорил Бернард, началась подготовка к сопровождению оставшихся женщин Кохши, и все, умеющие худо-бедно держать плотницкие инструменты в руках, принялись за починку телег, укрепление повозок и сбор новых для нужд переезжающих. Мне же во всем этом была отведена простая участь – сидеть смирно и не мешать рабочему процессу. Впрочем, было бы странно, если б принцесса взялась за молоток или пилу.